Это
фрагменты нигде еще не опубликованной полностью книги Эльдара Зейналова.
Все на реальных фактах, документах, свидетельствах:---
...
На следующий день скрываться уже не было смысла. «Труповозка»
подъехала своим ходом около 9-ти часов утра, в камерах, как обычно,
закрыли глазки, исполнители прошли к подвалу… В камерах напряженно
ждали, к какой камере подойдет старшина Саладдин.
В тот день были расстреляны трое, и все из одной, 132-й камеры. По
словам очевидцев, «в этот день было продемонстрировано, как нужно уметь
умирать и не бояться смерти».
Первым был Роман Богданов или Рома, как его все звали ввиду его
молодости. Открыв «кормушку», Саладдин окликнул Рому, потребовав подать
руки в кормушку. Рома не сразу подошел к «кормушке», т.к. после
вчерашних переживаний был взволнован. Препирательство между ними
продолжалось около 10 минут. Саладдин настойчиво потребовал, чтобы Рома
подошел к «кормушке» и протянул руки. Сцена для притихших заключенных
была поистине душераздирающая.
Наконец, по корпусу раздались крики заключенных. «Арестанты»
советовали Роме не противиться: ведь если приговор уже утвержден, то он
должен быть приведен в исполнение. Например, бывалый уголовник Фамиль по
кличке Федя из 129-ой камеры советовал: «...Твое сопротивление, кроме
вреда, ни к чему не приведет. Если наши приговоры будут утверждены, то
нас тоже это ждет. И смерть нужно встречать достойно». Федин совет всем
понравился, и со всех сторон начали раздаваться подбадривающие крики.
Присутствовавший при этой сцене начальник тюрьмы отнесся к этому сеансу
психологической подготовки спокойно и дал возможность осужденным
«выпустить пар».
Роме поддержка других заключенных как будто придала дополнительные
силы. Он смирился с ситуацией - подошел к кормушке и из-за спины
протянул руки. Открылась дверь и он в наручниках вышел в коридор.
От двери 132-ой камеры до двери подвала примерно 20 метров. Проходя
мимо каждой камеры, Рома подходил к дверям и прощался с каждым.
Осужденные в свою очередь приветствовали его мужество. Простился и со
своим подельником Салманом, сидевшим у самого подвала, в камере №125: «Салман,
я пошел… До встречи!» Он имел в виду обычай казнить в один день всех
подельников-смертников.
От двери подвала Рома обратился ко всем с последними словами: «Дай
Бог, чтоб перед всеми вами открылась дверь, ведущая на свободу!»
Хлопнула дверь, и из подвала послышались несколько глухих выстрелов.
Тут уместно привести мнение бывшего смертника о том, насколько опасно
было злить исполнителей перед расстрелом: «Обычно, если им не нравился
характер арестанта, его манера и поведение, то его убивали с особой
жестокостью, получая при этом удовольствие, и приговоренный принимал
мученическую смерть. Исполнители приговоров из профессионалов
превращались в маньяков». Так что Федя знал, что советовал шедшему на
казнь товарищу[1].
Кстати, натянутые нервы и чуткий слух смертников уловили, что,
выпустив из камеры Ромку, старшина запер на двери не все замки, а только
один. В камере напротив догадались, что в 132-ю камеру придут еще раз, и
начали с нею переговоры, чтобы узнать и передать родственникам последнюю
волю казненных. Однако в 132-й суеверно восприняли этот шаг доброй воли
в штыки и обругали доброхотов.
Однако, вернувшись из подвала, Саладдин действительно вновь подошел к
«кормушке» 132-ой камеры. На этот раз подошла очередь Эльшада Фатуллаева.
Он был молод, около 25 лет. В психологическом плане он был уже
подготовлен. Но, перед тем, как протянуть руки к «кормушке», он все же с
упреком сказал Саладдину: «Ведь ты же мне обещал!..» На что Саладдин
очень резко бросил: «Кто я такой, чтобы тебя помиловать?!».
Смысл этого диалога смертники осознали позже, когда проанализировали
поведение Эльшада и его отношения с Саладдином. Некоторые смертники
полагали, что Саладдину удалось завербовать Эльшада, используя его
молодость и жажду жизни. А может быть, они ошибались, и заключенного
просто «кинули», не сдержав обещание за помощь в помиловании – такие
случаи, хоть и редко, но случались. Как бы то ни было, эта тайна умерла
за дверью подвала...
После слов старшины Эльшад тихо протянул руки к кормушке. Когда на
них надели наручники, без сопротивления вышел в коридор.
Наступили самые волнующие и жуткие минуты. Молодой, жизнерадостный
человек ласково прощался с каждой камерой, желая всем свободы. И будучи
еще живым, слышал из каждой камеры в ответ слова, адресуемые только
усопшим: «Аллах сяни ряхмят элясин!» («Упокой тебя Господь!»).
В корпусе в камере №123 содержался его «подельник» Видади. Он тоже
был очень молод, примерно 22 лет. После доставки в корпус они не
разговаривали друг с другом, обвиняя друг друга в совершенном
преступлении. В тот день - в день расстрела Эльшада, они помирились.
Подойдя к камере своего «подельника», он приветствовал Видади и пожелал
ему скорейшего освобождения. Видади тоже пожелал ему божьей милости, и
добавил, что его тоже скоро поведут в подвал – ведь обычно подельников
расстреливали в один день! Эльшад в ответ посоветовал ему быть
терпеливым - это были его последние слова.
Снова из подвала донеслись глухие звуки выстрелов.
Трупов расстрелянных, по существовавшей инструкции, родственникам не
выдавали и хоронили анонимно, под номерами. В отношении Эльшада
Фатуллаева, если верить прессе, не выполнили и простой чиновничьей
формальности - не известили семью. Рассказывают почти невероятную
историю, что вплоть до самой отмены смертной казни в феврале 1998 г.,
когда выяснились имена всех выживших, родственники носили ему передачи и
писали президенту письма о помиловании.
Этого едва можно было ожидать от Саладдина, который был в хороших
отношениях с семьей Эльшада и отличался добросовестностью в таких
вопросах, всегда срочно сообщая семье расстрелянного дату казни для
устройства своевременных поминок. Во всяком случае, ветераны-смертники
утверждают, что мать Эльшада умерла от горестной вести, а родственники
Видади, пришедшие к нему на свидание несколько позже, уже были в курсе
смерти Эльшада. Зато позже, при Кахине, смертники часто были свидетелями
сцены, когда в корпусе выкрикивали имя смертника, к которому пришли на
свидание родственники (разумеется, с передачей), но который уже давно
умер!
…Видади, полагая, что его расстреляют в тот же день, воспользовавшись
моментом, прощался с корпусом. Но в тот день судьба была благосклонна к
нему. Саладдин с трудом убедил его, что «исполнение» его не касается.
И действительно, в тот день третьей жертвой был Андрей Щетинов[2] –
очень спокойный, тихий заключенный. Его супруга за соучастие тоже была
приговорена к 15 годам заключения. Вместе они убили, расчленили и
похоронили на даче несколько человек. Он сам рассказывал сокамерникам,
что пил кровь убитых и ел их мясо. За это в корпусе его называли
«Людоедом». Саладдин же почему-то прозвал его «Штирлицем».
Когда Саладдин открыл «кормушку» 132-ой камеры и бросил: «Штирлиц,
руки!», Андрей уже был готов к выходу. Он поправил на голове шапку,
попрощался с сокамерниками и повернулся спиной к «кормушке». Когда его
вывели в наручниках в коридор, он вначале своим низким голосом
поздоровался со всем корпусом. Саладдин, подтолкнув его в спину,
скомандовал: «Пошел!» Тот, сделав шаг, повернулся к старшине и попросил
у него сигарету. Саладдин не спеша достал из пачки сигарету, сунул ее в
рот зеку и поднес зажигалку. Один из исполнителей торопил Саладдина, но
тот дал заключенному докурить. Андрей, поблагодарив его, попрощался с
корпусом и пошел в сторону подвала. В конце своего пути, пожелав всем
свободы, спокойно вошел в подвал.
Послышались несколько выстрелов, и таким образом, в этот день
исполнение приговоров завершилось. Рассказывают, что в камере №132 был
еще один смертник, некий Зульфугар, который после казни всех других
сокамерников ожидал, что придут и за ним. От ожидания расстрела он
повредился разумом...
Несколько слов о дальнейшей судьбе Видади. Уже потом адвокат сообщил
ему, что, действительно, некий «Комитет матерей» подготовил обращение к
президенту с просьбой о его помиловании, и этому обращению был дан ход.
Но эта радостная весть уже не помогла смертнику. После всех пережитых
волнений Видади в течении одного дня заболел желтухой. В тот же день
врачи начали делать ему инъекции. Эти процедуры продолжались несколько
дней, но через неделю у него уже отнялись ноги.
Через некоторое время родственники Видади пришли к нему на свидание,
но его тяжелое состояние не позволило ему встретиться с ними. Саладдин
несколько раз пытался поднять его, но безрезультатно. Мать в комнате для
свиданий умоляла о встрече с сыном. Видади стонал на койке и также
умолял о последнем свидании. Заключенные попросили Саладдина, чтобы
Видади отнесли на свидание на носилках, чтобы мать с сыном попрощались.
Саладдин категорически отказался, заявив, что руководством это
запрещено. Отказ буквально добил заключенного, и в считанные минуты
Видади скончался. Ни мать сына не увидела, ни Видади не смог сказать ей
последнее слово.
Эта жуткая сцена надолго останется в памяти ее свидетелей.