Я уже
несколько раз садился за написание "конкретики", но все никак не мог
изложить всего так, как бы хотелось. Потому отчасти несколько ушел в
отвлеченные темы.
Несколько раз меня знакомые расспрашивали - как оно, там? Обычно
начинаешь рассказывать, смотришь на собеседника и видишь непонимание -
человек слушает, но не воспринимает. Это ему просто не влазит в голову.
Как будто говорим об интегральном исчислении. Все слова вроде понятны -
но в картинку не складываются.
Трудно понять, что вот здесь же, рядом, в том же городе, где ты
живешь, где на расстоянии каких-то 10 метров ходят обычные люди - совсем
другой мир. Кто-то из зэков назвал его "Затерянный мир". Гниющие тела,
вонь, вши, клопы, чесотка, туберкулез, "петухи" под шконками, вонючая
баланда с червяками, "понятия", ментовской и блатной беспредел.
Однажды, видя непонимание, я завел товарища в ванную - обычную
среднюю ванную комнату обычной квартиры. Представь себе, говорю, что вот
в этой ванне мы ставим три двухъярусные шконки, стол, унитаз (точнее
просто очко - "дальняк" - как в общественных туалетах).
И теперь сюда поселяем 7 - 8, а может быть и 10 - 12 человек. Это
как? - человек смотрит на меня с недоверием, - тут десятерым просто не
стать, если даже все выбросить и оставить голые стены, а не то чтобы три
шконки...
Ну конечно, стать негде - а жить можно. Год, два, три - выходя только
один раз в день на неполный час на прогулку.
Именно такую картину я увидел, когда переступил порог хаты номер 105
Калининградской тюрьмы.
Шконари, сваренные из труб и полос металла. Матрасы, при первом
взгляде, есть - но позже оказалось, что они практически пустые - это в
тюрьме предмет роскоши. Очень ограниченное их количество передают "по
наследству" своим семейникам, близким. Остальное - просто камуфляж с
несколькими комками ваты. Спать поэтому многим приходится почти на
металле.
Но это уже дело привычное - десять дней перед этим в карантине даже
таких не было - там просто спят на железе, без матрасов, одеял, постели.
Октябрь месяц в Прибалтике уже очень холодный и сырой, особенно ночи.
Спать больше полутора часов невозможно - приходилось вставать и
двигаться, пить чай (если есть). А больше 8 часов у тебя нет, так как в
хате 30 человек на 10 мест. Так что теперь на этом матрасе и даже под
одеялом можно будет отоспаться. Как мало надо человеку для радости.
Дальняк отгорожен ширмочкой. Над ним выходит водопроводный кран и
вода льется прямо в очко. Об этом надо всегда помнить, так как вставая
после большой нужды можно наткнуться на него спиной. Но забыть о нем не
так просто - он протекает, и когда вы сидите на дальняке, холодная вода
капает вам на спину. Чтобы капли воды не раздражали свои звуком, к крану
привязана полоска материи, вода по которой стекает вниз.
Рядом стол - "общак", крепко вбетонированный в пол. Сидеть за ним
могут не больше двух человек - один на рядом стоящей шконке, другой на
табуретке. Над ним "телевизор" - металлический ящик для посуды и
продуктов.
Табуретка - "табурка" к полу не прикреплена. Вообще это нарушение -
все должно быть крепко приварено к полу. Но в этой конуре это просто
невозможно - негде.
Проход между шконарями точно на одного человека, и то - не особо
широкоплечего. Двое, даже боком, пройти не могут. Всего проходу от
дверей ("тормозов") до дальнего шконаря - четыре шага. Иногда даже
удавалось погулять - три шага, на четвертом поворот, снова три... и так
целый час. Но это редко - в короткие промежутки незаполненной (это когда
ВСЕГО 7 человек) хаты.
Верхний шконарь у решки - рабочий. На нем не спят, там рабочее место
дорожника - отвечающего за дороги, т.е. связь между хатами. Не спят там
и по другой причине - окон нет и в холодное время там просто невозможно
находиться. Там сложены баулы. И еще плюс несколько полос из шконаря
вырвано - кому-то понадобилась в свое время "сабля", вероятнее всего,
чтобы немного раздвинуть меха баяна.
Окна практически нет - т.е. оно есть, под потолком, но увидеть вы
через него ничего не сможете - металлические жалюзи, называемые баяном
(или ресничками), установлены так, чтобы только пропускать воздух. Свет
практически не проходит - в камерах и днем и ночью - круглые сутки -
горит лампочка (тут только до меня дошли слова известной песни -
"Таганка, все ночи полные огня..."). Есть еще две решетки - решки. Одна
кованная, еще немецкая, с крупными ячейками - сантиметров 20, другая
мелкая - фарш - из арматуры, с размером ячейки меньше спичечного коробка
- уже наша.
Стены - невероятно-грязно-коричневого цвета. Похоже, они когда-то
были белыми. Говорят, что капремонт здесь не делался еще со времен
Германии - точнее, окончания войны. Очень похоже на то. Эта тюрьма -
одно из немногих зданий, что уцелели от старого Кенигсберга. При немцах
в таких хатах - говорят - сидело по два человека. Да, вдвоем здесь было
бы более-менее сносно.
Размеры камеры - 3,60 на 1,70, высота - около 2.50. На 10 человек.
Сейчас даже туалеты порой больше делают.
В углах - огромные древние паутины и такие же огромные пауки. Паук и
паутина - один из основных воровских символов и поэтому очень часто
встречается на татуировках. Трогать паука по зэковским поверьям нельзя -
что-то вроде священного животного. Можно в крайнем случае переселить. Но
в хате 105 их видно особо уважали и не трогали вообще. Зато хоть мух не
было.
Рулил в хате Санек. Ему было тогда 35.. Досиживал третий год своей
пятой (и, вероятно, не последней) ходки, что в сумме набрали уже 13
годков. 35 минус 13 равно 22. Сидеть начал в 17. Итого 5 на свободе - 13
в тюрьме. Раньше пхнул по понятиям, но в авторитеты не рвался. Сейчас же
подустал, начал задумываться о жизни. Лицо на удивление доброе и даже
детское. Никто с первого разу не давал Саньку ни его 35, ни пятую ходку.
За ушлого угрюмого зэка все, кто заходили в хату, принимали меня - и
делали круглые глаза, когда узнавали как оно на самом деле.
После короткой спокойной беседы (кто, откуда, статья) определил мне
верхнюю шконку ("пальму") над собой. Заварил чифирку. Когда я вскоре
завалился спать (после бессонных ночей карантина), уже сквозь сон
почувствовал, как он набросил на меня свое одеяло. И даже то, что я
узнал о нем позже, не притупило чувство благодарности за ту проявленное
сочувствие.
Но этому моменту еще предшествовал один инцидент. В 105-ю хату нас с
карантина закинули вдвоем - был еще один парень лет 27. Когда мы вошли,
один из зэков, спящий на верхней шконке, поднял голову, издал возглас
удивления и обратился к вошедшему за мной:
"У тебя есть выбор - либо ты сейчас ломишься с хаты либо я предъявляю
тебе".
Тот в ответ, что он собой ничего не чувствует и останется в хате.
"Тогда стой возле тормозов и не двигайся. Ты долбишся в жопу и в рот
берешь".
Он в отказ - ничего подобного, за базар ответишь и все такое.
Вступает в беседу Санек и обращается к Сереге (так звали обвинителя)
- "Ты уверен? Ты его знаешь?" - "Да, это Воха, к тому же терпила по
моему первому делу, земляк из Балтийска. Я слышал о нем от правильных
людей, что он под дурью брал за щеку и просил, что бы ему заехали в
жопу, когда они каких-то телок таскали".
Санек обращается к Вохе - "Это правда?" - "Нет. То что у него
терпилой был, признаю, на суде показания давал, а все остальное - чёс".
"Отвечаешь?" - "Отвечаю". "Подтвердить сможешь?" - "Смогу". "Сидел?" -
"Полгода в СИЗО, сейчас под условняком ходил". "За что взяли?" - "Менты,
падлы, подставили, гоп-стоп вешают".
"Тогда вот такое будет решение" - говорит Санек - "вы, ребята,
понятия знаете - каждый из вас должен обосновать свои слова. Сроку вам
10 дней. Отписывайте по тюрьме, на волю - как хотите. Сроку даю вам
более чем достаточно. На тебя, Серега, есть подозрение, что ты
напраслину на парня хочешь навести в отместку за прошлое. Терпил у нас
не уважают, но и под шконку за это не загоняют - это ваши дела. На тебе
же серьезное обвинение - знаешь, что будет, если подтвердится. А пока -
ты под подозрением. К посуде и продуктам не прикасаться, с общих кружек
чай не пить. Твой шконарь - пока под окном (в холода это самое плохое
место в хате - сквозняк и дубарь все равно, что на улице - трудно
пролежать даже час). Если кто с тобой место делить захочет - пока ты под
подозрением - без проблем".
Никто так с Вохой его шконарь и не делил. Серега нашел еще свидетелей
(очевидцев, как говорят в тюрьме - свидетелей там не любят), которые
подтвердили его слова. А Воха так и никого не искал. Сидел и обреченно
ждал своей участи, которую, как он понял, ему не избежать.
Видя такой расклад, Санек даже не дождался отведенного им самим сроку
и потребовал объяснений, в ходе которых приложился ногой к физиономии
Вохи (предварительно аккуратно сняв тапочек). Тот все еще отказывался.
Тогда Санек все же дождал до сроку и объявил Воху петухом. С дальнейшим
избиением ногами - петухов руками бить, оказывается, нельзя - можно "законтачиться".
Попробовал тот сломиться с хаты, но опера не захотели его переводить
- нам, говорят, по фиг - девать его некуда, делайте с ним, что хотите.
После этого он самостоятельно переселился под шконарь, хотя Санек все же
разрешил ему жить на его шконке - на бетонном полу в такой холод
протянуть хотя бы несколько часов, по-моему, было невозможно, но он
смог. Когда менты заходили на проверки, смеялись и говорили ему -
подай-ка звук, чтобы знать живой ли. Один раз просто сапогом заехали -
Воха промычал что-то от боли. "Ааа, значит живой" - сказал мент и пошел
дальше.
С усилением холодов Воха все-таки из-под шконки вылез и жил тихонько
на своем шконаре, о чем-то разговаривая сам с собой. Когда в хате пили
чай, ему тоже наливали в его кружку, давали сигареты. Он сам, без
принуждения, регулярно подметал хату и время от времени начинал
доказывать что, он не петух. Потом снова соглашался.
Позже, уже после Нового Года, уехал на этап на следствие в свой
городок. Когда вернулся - закинули его в другую хату. Он снова
затихарился и не сказал, кто он. На этот раз ему повезло меньше - били
долго, с хаты таки сломили, сделали объяву на всю тюрьму. После осел он
где-то в обиженке и больше о нем слышно не было.
А еще в карантине вел он себя достаточно нагло и попробовал даже безо
всяких причин, чтобы показать свою крутизну, заставить человека "упасть
на тряпку" - убирать хату. Решил наверное действовать по старой
зоновской присказке - "Лучше гнать, чем быть гонимым". Но все обернулось
наоборот. Получил в ответ по морде. Не по понятиям, конечно, но конфликт
разрулили.
А посадили Воху, как оказалось, за мешок картошки. Бабулька торговала
на улице, он подошел, хотел забрать у нее выручку, но ее то ли не
оказалось, то ли бабулька не дала. Тогда он взял мешок картошки, который
она продавала, кинул на плечи и попробовал свалить, но как раз
поблизости оказался наряд милиции. На следствии он говорил, что просто
помогал бабуле перенести мешок через дорогу. А как у него еще не
закончилась условная судимость за хулиганство, то мешок картошки
обошелся ему, вероятно, лет в несколько.
А Санек вел себя очень спокойно, любил порассказать всякие зэковские
истории, о том как было раньше. До выхода ему оставалось около полугода.
Родных и близких у него не было. Какая-то двоюродная тетка где-то в селе
- вот и все.
На свободу он идти боялся. Ни дома, ни семьи. И ждал освобождения со
страхом. Это было видно невооруженным глазом. Да он и сам этого особо не
скрывал в разговорах со мной. Частенько расспрашивал о всяких житейских
мелочах - вплоть до того, как ехать на троллейбусе, покупать билет и
т.п. Как добраться до вокзала - жил он (и его тетка) где-то в деревне
вдалеке от областного центра. Он просто панически боялся идти через
город, садится в троллейбус. Боялся женщин - сам говорил, что их у него
за его 35 лет было не больше, чем промежутков между отсидками. Да и то -
с натяжкой. Часто длинными ночами он тихонько просил меня рассказать ему
о жизни - что делать, может чем заняться и как. Частенько говорил, что
делать ему на свободе нечего - выйду, говорит, маленько погуляю, пока не
поймают в очередной раз на какой-то мелкой краже - и снова сяду.
Здесь же он чувствовал себя как рыба в воде. Все ему было знакомо, не
надо было думать о крове и хлебе. Он даже на прогулки ходил максимум раз
в неделю. Пользовался определенным уважением - умел красиво
подрассказать молодежи о понятиях и жизни. Хотя к молодым,
растопыривающим пальцы, относился с иронией и мог удачно посмеяться с их
детской наивности.
Санек, как оказалось, был регулярным осведомителем - стучал, то есть.
Начал догадываться я об этом уже месяца через два или три пребывания в
хате. Позже, в других хатах, это подтвердили.
Хоть никого родных у него не было, он регулярно, где-то раз в месяц,
ходил на свиданки. Говорил, что скентовался с мужиком одним за год
совместной отсидки, вот он к нему и заходит. Также раз в месяц получал
передачи - всегда приблизительно одно и то же - простые сигареты,
грузинский чай, немного сала, карамельки. Позже приходилось слышать о
таких передачах - ими опера рассчитывались со своими нештатными
сотрудниками. А брали их с общаковских передач в качестве мзды за
попустительство. Интересный получался круговорот сигарет в природе.
К нему в хату забрасывали тех, кто был им интересен и только
первоходов, чтобы оградить Санька от нежелательных встреч.
Почему так, почему он боялся ехать на зону - не знаю. Скорее всего,
ему просто все надоело и он хотел какого-то, хоть временного,
спокойствия. Опера предоставили ему определенные гарантии спокойной
жизни, по крайней мере в тюрьме, в обмен на информацию.
Надо признать, что Санек никогда не расспрашивал никого, и не
выуживал ничего. Да, с другой стороны, и не надо было - язык наименьший
из членов тела, но кто может обуздать его. Ночи и дни тянутся ой как
долго - а поговорить с кем-то хочется. Людей так и перло рассказать о
своих подвигах.
Но вот у него вдруг появилась цель - Санек влюбился...